| Огляд |
|
|
|
|
Премьера «Травиаты» в «Ла Скала» в постановке Дмитрия Чернякова
Нафталин нашего времени
16 грудня 2013, понеділок
Поширити у Facebook
Открытие сезона в миланском театре «Ла Скала» — это всегда событие особое, всегда праздник. Для Италии — это мероприятие государственного масштаба, но и для всего оперного мира это по-прежнему весьма важное, если не знаковое мероприятие. Что будут давать в миланской опере в день святого Амвросия, кто будет петь — эти вопросы по-прежнему волнуют меломанов, и, пожалуй, ни к одному театру мира не приковано столько внимания в день открытия сезона, как к знаменитому «Ла Скала».
В меломанской среде весьма популярны разговоры о том, что театр де уже совсем не тот, что во времена Аббадо или Мути, а уж тем паче Караяна или Серафина — времена Тосканини просто уже никто не помнит в силу их отдалённости. Но как бы там ни было, 7 декабря взоры всех любителей оперы устремлены в Милан.
И в известной степени «Ла Скала» остаётся зеркалом современной оперной жизни, красноречиво свидетельствующим о тенденциях.
Сегодняшние технические возможности таковы, что на столь судьбоносном мероприятии может побывать каждый желающий — виртуально, конечно: уже не первый год открытие сезона в «Скала» транслируется телевидением по всему миру, присоединился к этой акции несколько лет назад и российский телеканал «Культура», что не может не радовать.
Однако, безусловно, при том, что телетрансляция может дать представление о спектакле, а порой дать возможность увидеть то, что из театрального зала увидеть никак нельзя (многочисленные крупные планы), для того чтобы оценить спектакль и атмосферу вечера «во всей красе» необходимо присутствовать в зале.
Сделать это непросто: инаугурационный спектакль — мероприятие сверхпрестижное, однако бывают в жизни чудесные исключения.
Премьера «Травиаты» в «Ла Скала» — одно сочетание этих слов навевает ностальгию и выхватывает яркой вспышкой образ великой Каллас, чья Виолетта в постановке Висконти в 1959-м стала огромным событием в мире оперы. Однако, 90-летие дивы, абсолютной примадонны миланской оперы, которое приходится как раз на первые декабрьские дни (ибо точной даты рождения певицы мы не знаем — источники разнятся и дают разброс в диапазоне трёх дней), не стало поводом для посвящения спектакля: музыкальный руководитель премьеры Даниэле Гатти перед началом представления, еще до исполнения гимна Итальянской Республики, объявил о приношении недавно скончавшемуся экс-президенту ЮАР Нельсону Манделе и предложил почтить память политика минутой молчания.
Шаг экстравагантный: какое отношение Мандела имеет к оперному искусству, Милану, «Ла Скала», опере «Травиата», идеям, которые заложены в самом произведении и в данном конкретном спектакле — совсем не ясно. Чисто политический ход — в угоду сидящим в королевской ложе представителям Евросоюза, чьи либертарианские установки граничат с экстремизмом.
Ведь Мандела — фигура весьма противоречивая, это не только человек, который освободил чернокожее население своей страны и уничтожил, безусловно, антигуманную систему апартеида, но и тот, который не предложил стране новых, цивилизованных правил игры, в результате чего в социально-экономическом плане она стремительно покатилась вниз и, фактически, в ней установился «апартеид наоборот» — теперь уже для белого меньшинства, которое стремительно покидает свою родину в поисках лучшей доли...
Эта «Травиата» привлекала к себе особое внимание в России — ведь ею дебютировал на миланской сцене скандально известный Дмитрий Черняков,
и всех волновал вопрос — что разрешат «позволить себе» известному ниспровергателю традиции в консервативной Италии, да ещё и на первой сцене страны, да ещё и в инаугурационном спектакле? Безусловно — интрига.
Не отношу себя к поклонникам творчества Чернякова, на мой взгляд, из всех его постановок удачной была только одна — «Похождения повесы» в Большом десятилетней давности, когда стилистика произведения и художественные воззрения постановщика гармонично сочетались.
Но «Травиата» — совершенно иная территория, территория романтической оперы с её тонкими душевными порывами и естественной красотой музыки, экспериментировать на этой территории — всегда сомнительное предприятие. Напряжение в зале чувствовалось с самого начала, а как только тотально погас свет — фирменный приём Чернякова, опробованный уже неоднократно — извещая о начале действа, так выкрики с галёрки однозначно дали понять, что атмосфера не просто напряженная, а более чем наэлектризованная, и настрой у противников «режоперы» боевой.
Кстати, о потушенном свете. Черняков интуитивно стремится к тому, чтобы завладеть публикой, чтобы приковать ее внимание к своему детищу — для этого он гасит свет, как бы приглашая к диалогу, заставляя абстрагироваться от всего сиюминутного. Невдомёк-то ему, что в опере — практически в любой классической опере — для этого концентрирования внимания уже есть территория: это увертюра, которая подготавливает действие, вводит слушателя в необходимое настроение, образный мир музыкальной драмы.
Но глухому к музыке режиссёру этого не понять: с первых звуков появляется картинка — дородная Виолетта прихорашивается у зеркала, многозначительно смотрит в зал, поправляет мощный бюст... И отвлекает слушателей от божественной прелюдии: в том числе ещё и от этого она звучит очень проходно.
Разрядка атмосферы случилась на финальных аплодисментах: публика имела выдержку уважительно отнестись к музыкантам (даже, кажется, аплодисменты и крики браво были временами чрезмерны, своего ряда авансами мужественным артистам, вынужденным принимать участие в этой весьма сомнительной инсценировке) и выразить всё свое негодование персонально постановщику — Черняков получил мощнейшее и продолжительное «бу».
Русскому меломану-традиционалисту остаётся только мечтать о таком, когда зритель недвусмысленно выражает своё отношение к вольному обращению с национальной классикой: у нас на пресловутом «Руслане» были лишь единичные возгласы протеста...
А собственно чему так возмущались итальянцы?
По меркам прежних экспериментов Чернякова данный спектакль — вполне себе даже традиционный. Никакого откровенного эпатажа, ничего сверхглупого и непристойного на сцене показано не было.
Перенос действия во времени? Ну, во-первых, кого этим сегодня удивишь, во-вторых, постановочная история «Травиаты» и началась с переноса — Верди-то хотел показать современное ему общество, а его заставили в венецианской премьере разыграть 18-й век, в-третьих — тема действительно вечная: содержанками с прозревающей душой могли вполне оказаться и древнеримские гетеры, и японские гейши, и дамы лёгкого поведения наших дней. Так что этот ход — ни прибавляет, но и не убавляет очков постановщику и не очень сильно портит оперу.
Нет, «Травиата» Чернякова не эпатажна — она скучна и беспомощна.
Как только режиссёр отказывается от откровенной экстравагантности, тут же становится очевидно, что по сути сказать ему нечего, что идей — никаких, что интересно спектакль в традиционном стиле он поставить не в состоянии.
Бессмысленные шатания миманса / хора в сцене бала вместо традиционного балета, неоднократно устраиваемые истерики, более подошедшие бы для какой-нибудь эксцентричной комедии, — то пьющей-курящей Виолеттой в «E strano», то режущим овощи Альфредом в объяснении с отцом, по уши набитая реквизитом сцена (в особенности во втором действии) — вот уж нафталин, так нафталин!
Мы не будем смотреть на барочные красивости-завитушки и расписные золотые купола а ля Федоровский — это старомодно, нет, мы с удовольствием будем разглядывать кухню Виолетты со всеми примочками современного быта — совсем как в телепрограмме «Квартирный вопрос». Форма изменена, но суть осталась той же: старомодная в плохом смысле слова опера, где за внешней визуальной чрезмерностью не кроется никакого смысла, никакого чувства.
Скука и неубедительность — вот диагноз этой напыщенной, внешне, на первый взгляд вполне «пристойной», как бы традиционной постановки.
Единственно, в чём удачен Черняков — это в изображении вульгарного: китчевое общество полусвета у него вполне получается — ну, об этих способностях отечественного адепта режоперы мы уже знаем, хотя бы по проституированным «садам Наины» из всё того же габтовского «Руслана».
Музыкально спектакль оставил противоречивое впечатление.
Яркая поддержка зала, оказанная певцам, — скорее демонстрация солидарности с ними, с музыкой, с Верди — вопреки режиссёрскому волюнтаризму. Но если подойти критически к работе вокалистов, то далеко не всё здесь благополучно.
Диана Дамрау, конечно, стильная певица и мастерица колоратурной эквилибристики, но её Виолетта спотыкается о банальное противоречие: с блеском исполненная ария первого акта здорово контрастирует со всем остальным. Увы, не хватает этому легковесному сопрано полноты тона, тембральной насыщенности, вязкости саунда, совершенно необходимого в драматических эпизодах, в особенности во втором акте и в финале. Словом, совсем не вердиевский голос.
Внешний же вид этой разукрашенной Брунгильды с первого момента повергает в оторопь: какая уж тут чахотка, эта крепко сбитая, пышущая здоровьем фермерша переживёт всех сидящих в зале.
Пётр Бечала, который на сегодняшний день поёт репертуар лирико-спинто на всех сценах мира подряд, открывая сезоны везде и всюду, взялся, конечно, в отличие от своей партнёрши, за партию по голосу — тут претензий никаких. Но в его красивом звуке есть едва уловимая небрежность, какая-то расхлябанность, иногда даже крикливость. В музыкальности, в чувстве стиля, вроде бы, и невозможно отказать певцу, но филигранной точностью и рафинированностью его исполнение не отличается.
Из трёх протагонистов более других понравился Желько Лучич в партии Жермона: к этому певцу много претензий высказывалось ранее, писали о грубоватом, силовом пении, об отсутствии тембрального разнообразия, интересных красок в голосе. Возможно, в каких-то более премьерских баритоновых ролях это и проявляется, но Жермон был спет очень добротно, с хорошей кантиленой, с пониманием образа, а игра артиста в большой сцене с Виолеттой из второго акта доставила удовольствие. Хотя до самых высоких стандартов в этой партии, известных по образцам прошлого, Лучич всё-таки не дотягивал.
К слову, в премьерном составе не было ни одного итальянского вокалиста — показательная ситуация для первого театра Италии.
Даже тенора — коронный голос Аппенин — не сумели найти на родине бельканто.
Работу хора можно оценить как вполне достойную, хотя по-настоящему блеснуть ему в этой опере негде — не слишком она хоровая.
А вот оркестр, ведомый маэстро Гатти, не порадовал: нет, речь идёт не о профессиональном браке, киксах и даже не о мелких помарках — их не было, оркестр играл вполне качественно.
Но в целом исполнение оказалось каким-то заурядным, проходным, неярким, не было в нём сердечного трепета, тепла, душа не уносилась на небеса — всё было добротно и скучно.
Впрочем, как и то, что творилось на сцене — в этом смысле, увы, яма и сцена на нынешней премьере «счастливо» сочетались.
Автор: Олександр Матусевич
Джерело: Belcanto.ru
|